Неточные совпадения
Поди ты сладь с человеком! не верит в Бога, а верит, что если почешется переносье, то непременно умрет; пропустит мимо создание поэта, ясное как день, все проникнутое согласием и высокою мудростью простоты, а бросится именно на то, где какой-нибудь удалец напутает, наплетет, изломает, выворотит природу, и ему оно понравится, и он станет кричать: «Вот оно, вот настоящее знание тайн сердца!» Всю жизнь не ставит в грош докторов, а кончится тем, что обратится наконец к бабе, которая
лечит зашептываньями и заплевками, или, еще лучше, выдумает сам какой-нибудь декохт из невесть какой дряни, которая, бог знает почему, вообразится ему именно средством против его
болезни.
— А что — стачки? Выгнав
болезнь наружу,
лечить ее удобней. Нет, дорогой, вся мудрость — в отборе лучших. Юлий-то Цезарь правильно сказал о толстых, о сытых.
Я узнал потом, что этот доктор (вот тот самый молодой человек, с которым я поссорился и который с самого прибытия Макара Ивановича
лечил его) весьма внимательно относился к пациенту и — не умею я только говорить их медицинским языком — предполагал в нем целое осложнение разных
болезней.
Нужно самую внутреннюю
болезнь лечить.
Лечили его Варвинский и Герценштубе; московский же доктор уехал обратно в Москву, отказавшись предречь свое мнение насчет возможного исхода
болезни.
Но тут, узнав о
болезни, решительно стал о нем заботиться, пригласил доктора, стал было
лечить, но оказалось, что вылечить невозможно.
Совсем, совсем, я тебе скажу, исчез прежний доктор, который ото всех
болезней лечил, теперь только одни специалисты и всё в газетах публикуются.
Приходит день замышленного Смердяковым убийства, и вот он
летит с ног, притворившись, в припадке падучей
болезни, для чего?
— Да,
болезни ни для кого не сладки и тоже бывают разные. У меня купец знакомый был, так у него никакой особливой
болезни не было, а только все тосковал. Щемит сердце, да и вся недолга. И доктора
лечили, и попы отчитывали, и к угодникам возили — ничего не помогло.
Раз кто-то уже, видно, сжалился над ней, посоветовал идти к колдунье, жившей в Медвежьем овраге, про которую ходила слава, что умеет
лечить все на свете
болезни.
— Представьте себе, Устенька, — продолжал старик. — Ведь Галактион получил везде подряды на доставку дешевого сибирского хлеба. Другими словами, он получит сам около четырехсот процентов на затраченный капитал. И еще благодетелем будет считать себя. О, если бы не мая
болезнь, — сейчас же
полетел бы в Сибирь и привез бы хлеб на плотах!
Он рассказал, наконец, что Павлищев встретился однажды в Берлине с профессором Шнейдером, швейцарцем, который занимается именно этими
болезнями, имеет заведение в Швейцарии, в кантоне Валлийском,
лечит по своей методе холодною водой, гимнастикой,
лечит и от идиотизма, и от сумасшествия, при этом обучает и берется вообще за духовное развитие; что Павлищев отправил его к нему в Швейцарию, лет назад около пяти, а сам два года тому назад умер, внезапно, не сделав распоряжений; что Шнейдер держал и долечивал его еще года два; что он его не вылечил, но очень много помог; и что, наконец, по его собственному желанию и по одному встретившемуся обстоятельству, отправил его теперь в Россию.
— Я эту
болезнь понимаю, только немцы ее
лечить не могут, а тут надо какого-нибудь доктора из духовного звания, потому что те в этих примерах выросли и помогать могут; я сейчас пошлю туда русского доктора Мартын-Сольского.
У ребенка была головная водянка. Розанов определил
болезнь очень верно и стал
лечить внимательно, почти не отходя от больного. Но что было
лечить! Ребенок был в состоянии совершенно беспомощном, хотя для неопытного человека и в состоянии обманчивом. Казалось, ребенок вот отоспится, да и встанет розовый и веселенький.
Нельзя, видите ли,
лечить какую-нибудь тяжкую
болезнь заочно, не видавши самого больного.
Из рассказов их и разговоров с другими я узнал, к большой моей радости, что доктор Деобольт не нашел никакой чахотки у моей матери, но зато нашел другие важные
болезни, от которых и начал было
лечить ее; что лекарства ей очень помогли сначала, но что потом она стала очень тосковать о детях и доктор принужден был ее отпустить; что он дал ей лекарств на всю зиму, а весною приказал пить кумыс, и что для этого мы поедем в какую-то прекрасную деревню, и что мы с отцом и Евсеичем будем там удить рыбку.
Кажется, господа доктора в самом начале
болезни дурно
лечили меня и наконец залечили почти до смерти, доведя до совершенного ослабления пищеварительные органы; а может быть, что мнительность, излишние опасения страстной матери, беспрестанная перемена лекарств были причиною отчаянного положения, в котором я находился.
Слышал я также, как моя мать просила и молила со слезами бабушку и тетушку не оставить нас, присмотреть за нами, не кормить постным кушаньем и, в случае нездоровья, не
лечить обыкновенными их лекарствами: гарлемскими каплями и эссенцией долгой жизни, которыми они
лечили всех, и стариков и младенцев, от всех
болезней.
— Конечно, мы сами мало в этом понимаем, но господа тут на похоронах разговаривали: ножки ведь у них от ран изволили болеть, и сколько они тоже
лечили эту
болезнь, почесть я каждую неделю в город за лекарством для них от этого ездил!..
Когда я стал поправляться, заболел у меня ребенок скарлатиной.
Лечили его А.П. Чехов и А.И. Владимиров. Только поправился он — заболела сыпным тифом няня. Эти
болезни были принесены мной из трущоб и моими хитрованцами.
Его стали
лечить мушками, пиявками, брызгами в глаза какой-то разъедающей жидкостью и проч., но
болезнь все-таки не проходила, глаза не очищались.
Дома меня встретили как именинника, женщины заставили подробно рассказать, как доктор
лечил меня, что он говорил, — слушали и ахали, сладостно причмокивая, морщась. Удивлял меня этот их напряженный интерес к
болезням, к боли и ко всему неприятному!
Я не хочу верить, что «все врут в этом деле», — как же тогда Королева Марго? И Жихарев не врет, конечно. Я знаю, что Ситанов полюбил «гулящую» девицу, а она заразила его постыдной
болезнью, но он не бьет ее за это, как советуют ему товарищи, а нанял ей комнату,
лечит девицу и всегда говорит о ней как-то особенно ласково, смущенно.
В то же время
полетели доносы на Передонова к попечителю учебного округа. Из округа прислали запрос директору. Хрипач сослался на свои прежние донесения и прибавил, что дальнейшее пребывание Передонова в гимназии становится положительно опасным, так как его душевная
болезнь заметно прогрессирует.
Степан Михайлыч знал несчастную слабость или
болезнь своего зятя и
лечил его какими-то отвратительными настойками, но безуспешно.
Софья Николавна беспрестанно находила разные признаки разных
болезней у своей дочери,
лечила по Бухану и не видя пользы, призывала доктора Авенариуса; не зная, что и делать с бедною матерью, которую ни в чем нельзя было разуверить, он прописывал разные, иногда невинные, а иногда и действительные лекарства, потому что малютка в самом деле имела очень слабое здоровье.
Молодой доктор был мастер
лечить женские
болезни; пациентки были от него без ума;
лечил он от всего пиявками и красноречиво доказывал, что не только все
болезни — воспаление, но и жизнь есть не что иное, как воспаление материи; о Круциферском он отзывался с убийственным снисхождением; словом, он вошел в моду.
— Нет, — отвечал Дергальский, — не имею… Я слихал, сто будто нас полицеймейстель своих позальных солдат от всех
болезней келосином
лечит и очень холосо; но будто бы у них от этого животы насквозь светятся; однако я боюсь это утвельздать, потому сто, мозет быть, мне все это на смех говолили, для того, стоб я это ласпустил, а потом под этот след хотят сделать какую-нибудь действительную гадость, и тогда пло ту уз нельзя будет сказать. Я тепель остолозен.
Имея на руках в числе тысячи трехсот человек двести пятьдесят малолетних от четырех до восьми лет, Зеленский тщательнейше наблюдал, чтобы не допускать повальных и заразительных
болезней, и заболевавших скарлатиною сейчас же отделял и
лечил в темных комнатах, куда не допускал капли света.
Веруя и постоянно говоря, что «главное дело не в лечении, а в недопущении, в предупреждении
болезней», Зеленский был чрезвычайно строг к прислуге, и зуботычины у него
летели за малейшее неисполнение его гигиенических приказаний, к которым, как известно, наши русские люди относятся как к какой-то неосновательной прихоти. Зная это, Зеленский держался с ними морали крыловской басни «Кот и повар». Не исполнено или неточно исполнено его приказание — не станет рассуждать, а сейчас же щелк по зубам, и пошел мимо.
Предполагается, что
болезнь можно
лечить, и что есть такая наука и такие люди — доктора, и они знают.
Уж не говоря о
болезнях — как
лечить, о том, как воспитывать, растить, она со всех сторон слышала и читала бесконечно разнообразные и постоянно изменяющиеся правила.
— Да, братец! Я бить не люблю, и в наш век какой порядочной человек станет драться? У меня вот как провинился кто-нибудь — на машину! Завалил ему ударов пять, шесть, так впредь и будет умнее; оно и памятно и здорово. Чему ж ты смеешься, Сурской? конечно, здорово. Когда еще у меня не было больных и домового лекаря, так я от всех
болезней лечил машиною.
Чебутыкин(угрюмо). Черт бы всех побрал… подрал… Думают, что я доктор, умею
лечить всякие
болезни, а я не знаю решительно ничего, все позабыл, что знал, ничего не помню, решительно ничего.
— А точно, лечу-с. Вылечивал много
болезней, от которых не только здешние, но и столичные доктора отказывались.
От всяких
болезней лечил Сила Иванович и всегда успешно.
— Слушайте, дядя, — продолжал я вслух, — глотка — дело второстепенное. Глотке мы тоже поможем, но самое главное — нужно вашу общую
болезнь лечить. И долго вам придется лечиться — два года.
Психических
болезней не
лечил…
Пролетел месяц, за ним второй и третий, 17-й год отошел и
полетел февраль 18-го. Я привык к своему новому положению и мало-помалу свой дальний участок стал забывать. В памяти стерлась зеленая лампа с шипящим керосином, одиночество, сугробы… Неблагодарный! Я забыл свой боевой пост, где я один без всякой поддержки боролся с
болезнями, своими силами, подобно герою Фенимора Купера выбираясь из самых диковинных положений.
Кстати же он вспомнил, как однажды он рвал на мелкие клочки свою диссертацию и все статьи, написанные за время
болезни, и как бросал в окно, и клочки, летая по ветру, цеплялись за деревья и цветы; в каждой строчке видел он странные, ни на чем не основанные претензии, легкомысленный задор, дерзость, манию величия, и это производило на него такое впечатление, как будто он читал описание своих пороков; но когда последняя тетрадка была разорвана и
полетела в окно, ему почему-то вдруг стало досадно и горько, он пошел к жене и наговорил ей много неприятното.
Лечил мужиков от всех
болезней содой и касторкой и в день своих именин служил среди деревни благодарственный молебен, а потом ставил полведра, думал, что так нужно.
Он
лечил эту дочь за два года ее
болезни уж в разных местах.
Его принялись
лечить на этот раз и вылечили, но тем не менее
болезнь эта и впоследствии нередко отзывалась ему.
Павлин. Как знать? Науке причины
болезней неведомы. В некоторых санаториях иностранных музыкой
лечат, слышал я. Тоже и у нас существует пожарный, он игрой на трубе пользует…
Булычов(вставая). Колокольным звоном
болезни не
лечат.
Трубач. Все
болезни одинаково происходят по причине дурного воздуха в животе, так что я ото всех
лечу…
Если уж
лечить, то не
болезни, а причины их.
Андашевский(Мямлину). А вас, даст бог, в новом году мы
полечим от вашей
болезни аннинской лентою!
Когда организм ребенка не изловчился еще претворять всю дрянь, которая ему давалась, от грязной соски до жирных лепешек, дитя иногда страдало; мать
лечила сама и в медицинских убеждениях своих далеко расходилась со всеми врачами, от Иппократа до Боергава и от Боергава до Гуфланда; иногда она откачивала его так, как спасают утопленников (средство совершенно безвредное, если утопленник умер, и способное показать усердие присутствующих), ребенок впадал в морскую
болезнь от качки, что его действительно облегчало, или мать начинала на известном основании Ганеманова учения клин клином вышибать, кормить его селедкой, капустой; если же ребенок не выздоравливал, мать начинала его бить, толкать, дергать, наконец прибегала к последнему средству — давала ему или настойки, или макового молока и радовалась очевидной пользе от лекарства, когда ребенок впадал в тяжелое опьянение или в летаргический сон.
И так прожили Пустоваловы тихо и смирно, в любви и полном согласии шесть лет. Но вот как-то зимой Василий Андреич в складе, напившись горячего чаю, вышел без шапки отпускать лес, простудился и занемог. Его
лечили лучшие доктора, но
болезнь взяла свое, и он умер, проболев четыре месяца. И Оленька опять овдовела.